|
|
Очерк о верованиях крестьян
Елатомского уезда
Тамбовской губернии
Заречная часть Елатомского уезда – самый
захолустный уголок Тамбовской губернии. Вдали от водных и сухопутных
дорог, раскинувшись по низовью меж Окой и Мокшей, он живет каким-то
обособленным, замкнутым миром. Городская культура его не коснулась, даже
торговые пункты базары и ярмарки, – эти обычные проводники цивилизации,
не оказали здесь сильного влияния. Верные традициям, крестьяне твердо
держатся заветов старины, ревниво оберегают вековые устои от волн
«новшества».
Смеются над ними заезжие торговцы, ругают
«пеньками», да горя мало заречникам: «Мы не купцы, – говорят они, – и не
баре, а православные христиане: живем помаленьку, по-черному, как отцы
наши жили и нам приказали»...
Заречники все коренные великороссы –
земледельцы по происхождению, почти все православные. Редко-редко
попадется где село татарское или деревушка раскольничья, и те стоят
как-то особо, ни малейших признаков общения: «не ладно знаться люду
православному с поганым татарином, не след водить хлеба-соли и с
еретиком старовером»...
Православными зовут себя заречники, в
церковь ходят и молебны усердно служат, а много еще удержали языческого
и в обрядах, и в верованиях, и в самых религиозных воззрениях. Это их
самое дорогое, самое заветное наследие, которое они хранят в оболочке
христианства. Заречник гордится своим «православием», носит крест с
распятием, а порой не скажет вам, кто распят на этом кресте, и
привешивает к нему десятки «ладонок» с наговорами и заклятиями; он
исполняет христианские обряды, но дорожит ими только как высшей
необходимостью, которой не сознает и не понимает, но которую боится
нарушить из страха перед судом Божьим.
Заболела у мужика жена или дети – он
перепробует сначала тьму суеверных средств, понабегается к разным
колдунам и знахаркам, а потом уж поплетется к «попу» причастить больных
во здравие. Случилась крупная беда на селе – повальная болезнь или падеж
скота, – целое общество встает, как один человек, и в виду причта
совершает длинную процедуру опахиваний, заклинаний и других языческих
обрядов.
Духовно-созерцательная жизнь крестьян
осталась почти прежняя – языческая; с нею вместе удержалась и старая
религия, обновленная больше формами, чем содержанием. Если и проникли
новые идеи христианства, то они неправильно поняты, и церковные предания
только перемешались с языческими формами, сообщив им большую силу
переживания.
Начнем с представления крестьян о сотворении
мира, о судьбе, о добром и злом духе.
Было два царства: царство тьмы и царство
света. Первое было на земле; сидел в нем сильный и богатый царь Сатанаил.
Второе было на небе, где был воздвигнут трон Бога. Бог был добрый,
искренне и от души любил Сатанаила. Сатанаил был зол, коварен, завидовал
Богу и ненавидел его.
Раз заспорили они между собою, кто из них
сильнее, кто поборет другого.
Сел Бог на светлый трон свой и велел
сдвинуть себя с места. Как ни старался Сатанаил – ничего не поделал: с
какого боку ни подойдет, мешает ему трон схватить Бога: глаза ослепляет,
руки жжет.
– Где-ж тебе побороть меня! – сказал Бог,
схватил его и бросил на сырую землю.
По колена ушел Сатанаил, но еще сильнее стал
от этого. Пуще прежнего озлобился на Бoгa и стал придумывать, чем бы
победить и превзойти его.
– Давай теперь поспорим, кто кого хитрей, –
сказал он, прилетев опять к Богу. Господь опять согласился.
– Двое нас с тобой во всем белом свете, –
обратился он к Сатанаилу: сотвори третьего!..
Сатанаил спустился на землю, достал кусок
глины и давай лепить фигуру по образу Бога. Слепил – и не разгадать!
Только не двигается...
– Что-ж ты сделал? – сказал Бог, дунул – и
фигура рассыпалась.
Как Сатанаил ни ухитрялся, никак не мог
изобрести душу и оживить ею человека. А Бог только коснулся фигуры, и
она стала живым человеком.
– Ну-ка еще! – продолжал Сатанаил.
Бог взял оставшийся кусочек глины, дунул на
него – и рядом стало другое существо, во всем подобное первому, только
еще белей, еще краше. Взял их Бог за руки, и пошли они с ним в сады
райские и запели хвалу Богу. А Сатанаил скрежетал зубами от злобы и
придумывал новые хитрости.
Лишь только стемнело и опочил Господь в
своем небесном ложе, пробрался Сатанаил к садам райским и решил похитить
оттуда новосозданных людей. Только не пускает его ограда райская: как
трон небесный, жжет тело, глаза ослепляет. Видит Сатанаил, что не
перелезть ему чрез ограду райскую, и стал манить к себе первых людей. Не
выдержали они, перелезли через ограду и очутились во власти Сатанаила.
Посадил он их на могучие крылья и унес в свое царство на землю.
Утром проснулся Господь и узнал проделку
Сатанаила. Взял чудесный жезл свой, махнул им – и его окружили многие
миллионы небесного воинства – больше, чем звезд на небе. Дал им Бог мечи
огненные и повел на землю. Видит Сатанаил. дело плохо; свиснул – и
сотворил демонов больше, чем песку в море. Зашумела сила черная и
понеслась на Господа. 77 дней сражались в воздухе, земля стонала, небо
колебалось. Наконец Бог победил Сатанаила: упал он и провалился в
тартары со всей своей силой демонскою.
Пошел Бог искать своих людей и нашел их
средь бурного океана на высоком острове, между мрачными развалинами
дворца Сатанаилова. Плакали первые люди, просили прощения у Бога и
умоляли о возврате на небо. Простил их Господь, но к себе не взял, а
покинул на земле. Предварительно он научил их труду, внушил понятие
добра и зла и затем, собрав всю силу небесную, поднялся на небо.
С той поры и пошла борьба добра со злом.
В знамение победы над Сатанаилом Бог повесил
над землею свой огненный меч, который бы рассевал с земли силу
бесовскую. Светит этот меч-солнце, и молчит рать Сатанаилова, сидит во
тьме кромешной; настанет ночь над землею – и сила бесовская опять
повылезет и начнет соблазнять человека. Так и пошло от него злое
греховное семя. Бог благословляет его – шлет чистые души на землю, а
черт оскверняет их в греховном теле, подчиняет земным страстям дух
небесный.
Долго терпел Господь, наконец потопом решил
уничтожить нечестивое племя. Разверзлись облака небесные, полил дождь на
землю и затопил всех, кроме праведников.
Пошло новое племя; Бог сотворил для него
добрых, услужливых животных, насадил целебных трав и растений. Только и
тут Сатанаил стал учинять пакости Богу. Рассевает Бог днем доброе семя,
а Сатанаил разбросает ночью плевелы: среди растений – всевозможные яды,
среди животных – хищных, плотоядных зверей. Землю после потопа Бог
обратил было в плодородную равнину, – Сатанаил изрыл ее пропастями и
оврагами, понаделал гор, разбросал камни по земле. Скоро дошла очередь и
до человека.
Явился Сатанаил прямо к Богу и стал просить
у него человека на испытание, заспорил, что опять совратит его
праведников. Бог согласился, приставил каждому человеку по
ангелу-хранителю, заповедал ему любовь к себе и навсегда отлетел от
земли. Сатанаил приставил к человеку своего демона-соблазнителя, а сам
ушел в свое царство – тартары.
И снова возгорелась борьба двух сил над
человеком, только ни Бог, ни Сатанаил на землю сами не сходят. Последний
раз сойдут они во время светопреставления, разделят меж собой
праведников и грешников: кого будет больше, того и верх будет.
А человек все больше и больше поддается
дьяволу. Ангелы отлетают на небо, а как отлетят все – тут и конец миру.
Выйдет Сатанаил из кромешного царства и воссядет на земле, на прежнем
своем седалище. Только не долго, всего три дня попустит Бог
господствовать ему на земле. Снимет опять огненный меч свой и поразит
всю силу бесовскую...
Таковы рассказы о начале мира, записанные
мною в более или менее захолустных уголках Елатомского уезда.
Есть и другие вариации, позднейшего
происхождения, с преобладанием христианского элемента. Такие встречаются
больше по селам, где народ чаще сталкивается с причтом, больше имеет
возможности ознакомиться с подлинными преданиями церкви. В этих
рассказах старые мифы приноравливаются к позднейшим христианским
воззрениям, соединяются с ними грубо, не осмысленно, и происходит резкое
смешение чуждых друг другу форм, чуждых понятий. Не вдаваясь в
подробности самых рассказов, отмечу только некоторые данные, как пример
робкого опыта постепенно согласить новые христианские представления с
живучими остатками язычества. Сначала в борьбу двух сил вводится
личность Христа, затем Свят-Дух. Это таинственное «умоленное» существо
вместе с Христом требует от земного царя своей законной дани, но тот
обманывает его: уделяет ему живых людей, а за собой удерживает власть
над душами мертвых. И Христа и Свят-Духа, как идеал добра, народ и
отличает пока только одной этой идеей добра; черт по-прежнему силен,
остался прежним половинщиком Бога. Затем постепенно в варианты вводится
борьба трех сил: Христа, Свят-Духа и Бога против одного дьявола. В
результате дьявол побежден и прикован к цепи чрез посредство Христа и
неизвестного таинственного человека.
Едва ли доказывают все эти варианты, чтобы
содержание религиозных представлений народа существенно изменилось, и
чтобы произошел крупный поворот от язычества к христианству.
Категорический ответ в данном случае, по моему невозможен. Здесь
обозначилось только одно переходное состояние. Новая религия обаятельна
определенным выражением идеи высшего добра, смелым проклятием злой силе,
– обаятельна, но далеко не так понятна, и страшно сделать прямо к ней
резкий шаг от язычества. Крестьянин не найдет пока определенных границ
между старым и новым представлением, мешает их содержание, мешает формы.
Идея высшего добра была и раньше; и прежде он стремился к ней, ненавидя
и проклиная в душе идеал отрицательный. Самая суть – распределение их
власти на земле, взаимные отношения друг к другу и подчинение Богу всего
видимого – только в робком зародыше... еще на устах народа, но не
выговорены. Сатана остался прежним царем тьмы, правда, не таким сильным
соперником Бога, но царем все же самостоятельным и в мире зла по
прежнему обособленным.
– Бога люби, а черта не дразни, т. е. уважай
в нем силу, всегда враждебную и гибельную для человека. Был же
пустынник, старец твердой воли и крепкой любви к Богу, но совращен
Сатаной оттого, что трижды плевал на него каждый раз после молитвы. Жил
он несколько лет в тиши и уединении лесов. За подвижническую жизнь Бог
уготовал ему лоно рая, ниспосылал ангелов к нему в пещеру – и вдруг
дьявол жестоко насмеялся над подвижником: явился в образе девы,
соблазнил и вместо уготованного рая бросил на муки ада...
Итак, люби и бойся Бога, но трепещи и черта,
коли страшны тебе муки ада!.. Таково пока религиозное убеждение
крестьян, таким выглядывает оно и в их представлениях. Имя черта
унижается церковью, он громогласно проклинается ею, но то церковь!..
Заречник слушает все это в ее стенах, но вышел – и сам всеми силами
постарается забыть слышанное. Страшно повторить в душе унижение черта:
подслушает «недобрый» и жестоко отплатит дерзкому. Коли святых отнимает
у Бога, где ж тут устоять против него грешным! Попу хорошо учить: «не
бойся»; он крестом божьим покрыт, а мы что! Сказал лишнее слово и угодил
в преисподнюю.
Отсюда невольно развился, окреп и робко
удерживается до сих пор культ злой силы наряду с почитанием единого
христианского Бога. Прямого культа, т. е. почитания и боготворения злой
силы, собственно говоря, нет. Идеал отношений к «нечистому» носит скорее
всего безразличный характер: не раздражать его, поминая его имя, не
плевать в его сторону (левую) – и только.
Но меж идеальными силами добра и зла есть
еще, так сказать, силы промежуточные: близкие к Богу – ангелы с
небесными обитателями, и близкие к черту – рассеянная по земле нечистая
сила, его земные пособники. Ангелы – заботятся о человеке, но надо быть
осторожным, уважать, сколько можно, нечисть – земных агентов
преисподней, которые только и ищут случая перетянуть на свою сторону
человека. Таков им завет от царя преисподней; таковы и их собственные
интересы, во имя которых они трудятся. Видит злая сила пламенный меч на
небе и помнит, что в конце мира он сразит их, если их вождь Антихрист
окажется слабее грешниками, чем Бог праведниками.
Нечисть рассеяна повсюду. Земля грешна и
грешного на ней больше, чем святого, божеского. Всюду злое семя дьявола:
и в царстве растительном и в царстве животном; стихии есть и злые и
добрые, – все в природе пополам меж царями половинщиками. И все это
почитай, не погрешая против Бога, не раздражая и черта. Такой дуализм в
задаче и стал прямым виновником дуализма в представлениях христианина.
Его религия велит ему смело проклинать черта во имя любви к Богу, но он
решится скорее отступить шаг назад к старым представлениям, чем
повторить за церковью слово презрения тому, кого он привык страшиться,
как силы почти равносильной с Богом. Отсюда становится понятным, что
между тем, как культ доброй силы ослаб от слияния с положительными
идеалами христианства, культ злой силы удержался, несмотря на
разрушительные для него идеи новой религии.
Рассмотрим признаки и проявления того и другого культа. Чистых стихий
две: огонь и вода. Культ их, пожалуй, жив, даже распространен, но
побледнел и видоизменился до неузнаваемости.
Огонь – стихия всесильная, всеочищающая. От
нее и злой дух бежит и все нечистое очищается. Пастухи в табуне разводят
ночью костер и вполне покойны среди самого нечистого места: не посмеет
подойти к огню злая сила, не посмеет тронуть человека. Нечистое животное
свинья: и людей ест, и оборотнем бывает; но опалить ее на огне – и она
станет самым чистым. Заболеет кто-нибудь – первое средство – «вспрыснуть
с уголька», растереть на заслоне, покатать в золе и т. п. Родилось дитя
«неправое» – мать спешит в лес, разыскивает там обожженное молнией дупло
и сажает туда дитя в полной надежде на его спасение.
Культ языческого бога громовника повсюду почти перешедший в христианское
почитание Ильи великого, до сих пор еще носит здесь некоторые следы
язычества. В с. Мамышеве, Пеньках и других глухих селах считают
рискованным хорониться от грозы близ церкви, а спешат в избу, поближе к
очагу. Стрельба из ружья считается у некоторых чем-то ужасным, могущим
вызвать ответный гром на небе. Кузнец, ближе всего стоящий к стихии
огня, фигурирует в сказаниях, как ненавистный и неуязвимый для злой силы
человек. По одним рассказам, он отказался ковать черту оружие для борьбы
с Богом. Силу тот создал несметную, а ковать не может, – вот и обратился
к кузнецу; тот отказался, и Бог дал зарок чертям не губить души кузнеца.
По другим вариантам, кузнец наделал громовых стрел Илье, и угодник
наградил его той же силой. Есть примета, что молния и ласточка никогда
не зажигают кузницы. Сова, как „чертова птица“, не смеет садиться даже
на дома кузнецов.
Культ огня переносится иногда на золу, камни
и уголь. Кремень и кресало всюду, во всех похождениях охраняют от злого
духа. Спичками прогонишь ночью только зверя лесного, но не всегда
спасешься от недоброго: гораздо действительнее и надежнее здесь огонь от
кремня с кресалом. Строит хозяин новую хату – два-три кирпича вставляет
в новую печь из старой; отделяется член семейства – хозяйка спешит
вынести горшочек-другой золы из старой печи, и чем больше выгребет, тем
больше вынесет счастья для новой семьи.
Как карательная стихия, огонь самая
страшная, самая действительная и верная сила. Кто плюет в печь – верная
сухотка впоследствии. Загорел хлеб у крестьянина – великий, стало быть,
и непростительный грех на душе у хозяина. Задохнулась баба, парившаяся в
печке, – была, значит, колдунья или ведьма: пришел конец ее воле-доле на
земле. Загорелись случайно волосы у священника – нечист был батька: не
ходи вперед служить таким у алтаря.
Как стихия целебная, огонь является больше в соединении с водой.
Дождевая и ключевая вода тоже целебна.
Сверх того вода обладает вещей силой
предсказания. С нею неразрывно связаны святочные и весенние гадания и
другие повседневные приметы. Подойдет петух к чашке с водой, закудахчет,
глядя в нее, – выйти девушке замуж; отойдет спокойно – век в девках
сидеть. Потонул в воде венок, воск с волосами новорожденного – не жить
человеку на белом свете. Увидал свое изображение в воде – тоже добру не
бывать.
Безусловно чистою вода не считается; в этом
ее отличие от огня. «Огня черт боится, а в воде селится», говорит
пословица. Дождевая вода с ключевой чисты безусловно, а речная, луговая
и особенно озерная могут быть оскверняемы присутствием нечистого. В
«лужайках» с полой водой народная фантазия поселила полувоздушных,
полуводяных духов в виде красивых мальчиков с розовым лицом и
золотистыми волосами. На заре, когда еще не пробиваются лучи солнца, они
купаются и громко плещутся, с восходом солнца постепенно тают и уносятся
ввысь небесную.
Реки тоже нечисты от присутствия в них
водяных и русалок. Культ водяных довольно распространен, особенно в
соседнем селе нашем Савре-Мамышеве, где все почти занимаются рыбным
промыслом. Нередко случалось ездить с ними и беседовать об этом
предмете. В водяных верят так же, как в свое собственное существование.
Передают при этом целую массу «бывальщин», «оказий» и «страхов», если
выразить свое недоверие.
Живут водяные в реках, озерах, болотах,
всегда на значительной глубине под колодником. По воде плавают в виде
сома, а отдыхать вылезают в полночь стариком с длинной, зеленовато седой
бородой и сосновой плесой. Днем вылезают редко – Ильи боятся: увидит – и
поразит насмерть. С самого чертова побоища гоняется угодник за нечистью
и усердно избивает, как увидит днем на поверхности земли. Щадит только
тех, кто успеет обратиться в ужа с короной или в божью пчелу.
Водяной редко вредит людям. Наряду со всякой
нечистью, удержавшись на земле, он дал зарок Богу не видеть света божия,
страшиться божьего имени и не касаться человека с православным крестом
на шее.
Редко вредит водяной, но любит почет от
людей и мстит за злые шутки с ним. Прибыльная и удобная по нашей реке
(Мокше) ловля с подсветом совершенно не практикуется рыбаками из
суеверного страха, чтобы не раздразнить водяного. «Вон был, –
рассказывали мне, – Фомка у нас. На что бы, кажись, удалее! И с водяным
ладил: нырнет, бывало, в самую глубь за полуштоф. А поехал раз с
подсветом – лодку одну только и прибило с шапкой». Глубоко невод пускать
тоже не хорошо: опять обеспокоишь, раздразнишь водяного; попадет нарочно
в матню, прорвет и уведет за собой всю рыбу.
Водяной – существо благодушное, но так
расшалится порой, что испугает на смерть. Едешь в лодке – все ничего: и
тихо, и волны нет. Вдруг поднимается корма на целый аршин от воды;
раздается хохот, плеск волны – и снова все тихо. Лодка опала, опять
ничего нет. Крестится изумленный рыбак, а водяной вынырнет где-нибудь
вдали, махнет раз-другой плесой и скроется в пучине с тем же глухим
хохотом. Шутки водяного бывают больше с началом весны: рад бывает он
своему новоселью и особенно часто шутит в это время. Едут рыбаки по
реке, вздремнут по течению – водяной влезет незаметно в лодку,
оборотится мертвецом и лежит среди них. Заметят его, сотворят крестное
знамение – он прямо в воду, только его и видели.
Перед началом лова всегда бросают водяному
две-три рыбы, крошки хлеба, посуду с остатками вина и т. п. Зарябит по
воде – сердит водяной, брови хмурит, не жди лову хорошего. Дозором
обходит он свое водное царство, набредет на невод и выпустит из него всю
рыбу. Водяной один на всю реку. Рыбу перегоняет то туда, то сюда, по
собственному усмотрению. Зимой уходит из воды в подземное жилище.
Два слова об этих жилищах. Находятся они
глубоко под землей. Ход в них открыт всегда и для всякой нечисти.
Водяной уходит туда чрез отверстие в русле; таинственные отверстия эти
бывают во всяком озере. Ведут они прямо в подземное царство, куда вместе
с водяным собираются зимой и русалки. В царство это попадают иногда и
люди: утопленники, затащенные в полдень русалками. Возврата нет, если не
отслужишь 40 обеден Зосиме и Савватию; тогда только может всплыть
покойник и может быть похоронен по христианскому обряду.
Сам властитель подземного царства рисуется
крайне тусклыми неопределенными красками. Известно только, что есть у
него 111 дочерей все красавицы, но злые, нечистые; мучат и всячески
тиранят попавшего к ним человека; только одна младшая добрая да
приветливая.
Ход в подземное царство открыт с суши через
пропасти, трущобы и рассеянны; открыт чрез все «неудобные» места на
земле. Неудобных мест этих становится все больше и больше – с провалами,
кладами и оскверненными болотами. Большинство из них окружено массою
легендарных сказаний о страшных волшебниках и разбойниках.
На левом берегу Мокши, недалеко от
Пятницкого Яра находится одно из таких неудобных мест – глубокий провал,
полный мутной воды, с чащей кустарника по берегам. Заезжал сюда с своей
вольницей славный атаман Стенька, жил здесь долгое время и закопал
несметные сокровища; зарыты они были без всякого зарока, и как только
прокляли Стеньку по смерти – тут провалился и клад в преисподнюю. Место
стало нечистым: ни рыба там не живет, ни птица не садится, а по ночам
только бесенята купаются. Место это не раз приходилось мне видеть. Рыба
там, действительно, не живет, потому что вода содержит какие-то примеси,
а птице и садиться негде: всего болота 2 сажени в диаметре, и то на
половину закрыто кустарником. Другое нечистое место известно близ
Просяных Полян – тоже в виде провала, в кустарниках, среди пахотного
поля. Третье место между с. Темиревым и Саврой Мамышевой – остров среди
озера Иршади. Дна, по рассказам, любопытные недоставали, а вместо рыбы
хмельной рыбак вытянул раз маленького, как головешку, беса. Интереснее
других провал близ с. Потапьева, на высоком берегу реки Пета. С
отверстием вверху он представляет обширную, темную пустоту с отдаленным,
едва слышным журчаньем водяных жил. Сверху был, говорят, прежде тяжелый
железный затвор с бесконечными вниз ступеньками, был и другой ход с
подошвы горы, но со временем прососалась вода. Клад, схороненный здесь,
провалился, вода ворвалась с нижнего входа, размыла стенки и сама ушла
вниз, оставив за собой бесформенную зияющую пропасть. Все это места
нечистые, недобрые, из коих будет вылетать перед концом света рать
Сатанаилова.
Но не одни поганые, нечистые места в
окружности: есть и озеро святое, и болото священное. Святое озеро
расположено на левом берегу реки Мокши, близ рыбной пристани Шуруй –
ватаги. Святым названо потому, что здесь ушел в землю какой-то чудный
храм. Праведники видят на Святую его отображение, другие более тонкие
наблюдатели могут разглядеть молящихся, слышат неземное, сладкое пение.
Священное болото, скорее родник, находится в полуверсте от Темирева.
Ключ освящен явленной иконой чудотворца Николая, а около находится
священное дерево-орешник, куда стекаются все болящие, недужные,
одержимые злым духом женщины; вешают тряпки, пояса, платье, бусы, кладут
мелкую монету, произносят непонятные слова и быстро убегают в полной
уверенности, что болезнь осталась на дереве.
Культ третьей природной стихии – воздуха, в
виде ветра, сравнительно бледен. Ветры – существа демонические,
полу-злые, полу-добрые. Их несколько сестер: Буря, Метель и Вьюга;
набольшим между ними злой и неугомонный брат их Вихрь. Все они сохранили
значительную связь с чертом и больше всего вредят людям. На них катаются
злые духи во время свадьбы; они носят ведьм в Киев, заметают от Ильи
следы нечистых. Живут среди скал на о. Буяне; выпускаются поочередно.
Значительно рельефнее других культ предков и
умерших, олицетворяемых в русалках и огненных змеях и особенно домового.
Домовой относится к разряду самых любимых демонических существ. По одним
поверьям, домовые – это предки рода, проклятые Богом на известный срок,
не принятые землей. На несколько лет обречен домовой в батраки потомкам
рода и каждый раз со смертью главы семейства принимает образ покойного.
Живет домовой на чердаке; кого полюбит, тому может подарить шапку -
невидимку, сапоги скороходы, рубль неразменный. В хозяйстве следит
главным образом за лошадьми: любимой масти кормит воровским овсом,
нелюбимых мучит: по ночам ездит, корм выгребает, в колоду «заваливает».
Ведет отчаянную войну с полевыми русалками, если они подходят близко к
дому, портят овощи, обтачивают зерна на загоне.
Домовой существо нечистое, невидимое, только осязаемое. Зарок ему от
Бога – не видеть ни людей, ни света божьего. Видеть его поэтому никто не
может, а кто увидит – умрет или онемеет. Описывают его в виде медведя,
только с человеческой ступней и головой. Как родовое демоническое
существо, домовой держится далеко не во всех дворах. У нас, в Темиреве,
их насчитывают до 10–15 – не более. Домового любят: кладут печеный хлеб
и блины под застрехи. Только немногие осмеливаются раздражать его за
непорядки по хозяйству: возьмут, например, и зажгут фонарь у яслей,
раскроют лапас для света, голову медвежью повесят. Порой, как зачахнет
скотина, кормят сеном с запахом ладана: домовой тогда в конец
рассердится и бежит со двора, разорив, что можно, в хозяйстве.
Много рассказывают про связи домового с
молодыми солдатками и вдовами. Дети умирают прежде, чем успеют окрестить
их, и живут в подполье, за печкой и печуркой. Часто происходят тут у
домового столкновения с змеем: только что он рассыплется над домом,
полезет через трубу в хату – домовой бросается на него и происходит
ожесточенная драка. И не совладать бы никогда змею, если б тот не знал
страшного зарока домовому: начнет палить огнем изо рта, тот мигом и
исчезнет.
Держится домовой на чердаке только за
последнее время: не нравятся ему теперь хозяева бесхозяйные. Прежде он
жил в избе, лежал рядом с хозяином. Для этого пристраивалась всегда (и
теперь существует) казенка вдоль печи – место нечистое: ни хлеба, ни
креста класть нельзя.
Есть основание думать, что домовой был
прежде только чистым, добрым духом любимого предка; в разряд нечисти
попал он только с христианством, с которым создалось, вероятно, и
сказание о предках-грешниках, проклятых Богом.
Говоря о культе умерших, не могу не
упомянуть о так называемых «колокольных мертвецах» и «злых еретицах». Те
и другие греховные, нечистые люди, коих мать сыра земля не принимает.
Колокольный мертвец обыкновенно из колдунов, живет на колокольнях.
Найдется смельчак, пойдет «на спор» в полночь, а он сидит в углу в белом
колпаке. Сорвет с него колпак – и намается всю жизнь: до тех пор будет
ходить под окно, пока тот в полночь же не наденет на него колпака; а
станет надевать – тут и придушит его злой колдун.
Что такое «еретицы» – определенно сказать
трудно. По рассказам большинства, это женщины, заживо продавшие свою
душу черту, и вот скитаются теперь по земле, совращая людей с истинной
веры. Днем ходят в виде безобразных, рваных старух, к вечеру собираются
в поганых оврагах, а ночью уходят в провалившиеся могилы и спят там в
гробах нечестивых. Могильные провалы на наших погостах встречаются
часто, и каждый из них считается за верное пребывание еретицы. Упадешь
туда по пояс – иссохнешь, а увидишь в ней случайно еретицу – не жить на
белом свете.
Умерла – передавали мне в Темиреве – у
мужика дочь, позвал он свата, угостил его и попросил вырыть могилу. Во
хмелю сват побрел прямо с лопатой на кладбище. Нашел могильный провал,
опустился в него и давай рыть могилу. Лопата стукнула о гроб, и через
гнилой сучок он увидел вдруг глаз еретицы. Поспешно выпрыгнул мужик и
без оглядки побежал домой. Прибежал, лезет на печь, а там лежит еретица
и смотрит на него тем же злым глазом, тот опрометью на двор, к яслям, но
проклятая еретица и тут предупредила его: лежит в яслях и заливается
демонским хохотом. С той поры и стал сват сохнуть, сохнуть. Что ни
делали – и молебны Зосиме с Савватием служили, и водой святой кропили –
ничто не помогло, умер сват.
Бродят еретицы только весной да поздней
осенью. Когда не попадают в могилу, влезают через трубу в баню, громко
плещутся там, скачут и пляшут под свист нечисти. От одной из таких
еретиц родится впоследствии антихрист.
Таковы в общем верования елатомского
заречника. Кругом него все живет чудесной сверхестественною жизнью, все
живет и одухотворяется в самых причудливых поэтических образах.
Как на главный определяющий центр укажу в
заключение на представление о Буяновом царстве. Остров Буян – центр
сказочного эпоса и языческих представлений. К нему приурочивается все
более или менее крупное из области чудесных явлений и сказаний о
демонических существах. Там царь-девица, там царь морской, хрустальные и
золотые чертоги великанов, там дивные растения, редкие птицы и животные
– все это там, в стране чудес, и живет в одной стройной гармонии под
общим названием «нечисти». Все там хорошо и красиво с виду, но в тоже
время нечисто и поддельно; это только яркий блеск мишурного царства зла.
Красивые птицы – либо ведьмы, либо заклятые девы; звери – тоже все
оборотни, и сама царь-девица, плавающая там невинной белой лебедкой, –
ничто иное, как злая-презлая колдунья. Все это нечисть и нечисть,
которая первая понесется с Сатанаилом на Господа при конце мира, а за
ней уж и вся та мелочь, что разбросана по земле православной.
А. Звонков.
Этнографическое обозрение. - М., 1889-1916.
На предыдущую
На следующую страничку
|
|